Любимые стихи

[Окс4]

Платок шерстяной с шерстяной бахромой "Варенька", вид 7, 89x89 см. Художник: Зиновьева Клара.

Свидание

Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.

Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.

Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.

Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.

И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.

Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.

И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
1949
Борис Пастернак

[Окс4]

Сквозь волшебный прибор Левенгука
На поверхности капли воды
Обнаружила наша наука
Удивительной жизни следы.

Государство смертей и рождений,
Нескончаемой цепи звено,-
В этом мире чудесных творений
Сколь ничтожно и мелко оно!

Но для бездн, где летят метеоры,
Ни большого, ни малого нет,
И равно беспредельны просторы
Для микробов, людей и планет.

В результате их общих усилий
Зажигается пламя Плеяд,
И кометы летят легкокрылей,
И быстрее созвездья летят.

И в углу невысокой вселенной,
Под стеклом кабинетной трубы,
Тот же самый поток неизменный
Движет тайная воля судьбы.

Там я звездное чую дыханье,
Слышу речь органических масс
И стремительный шум созиданья,
Столь знакомый любому из нас.
1948
Николай Заболоцкий

[sibirka]

Бывает лед сильней огня,
Зима — порой длиннее лета,
Бывает ночь длиннее дня
И тьма вдвойне сильнее света;
Бывает сад громаден, густ,
А вот плодов совсем не снимешь…
Так берегись холодных чувств,
Не то, смотри, застынешь.

И люди все, и все дома,
где есть тепло покуда,
произнесут: пришла зима.
Но не поймут откуда.

ИОСИФ БРОДСКИЙ

[sibirka]

На небе месяц — и ночная
Еще не тронулася тень,
Царит себе, не сознавая,
Что вот уж встрепенулся день, —
Что хоть лениво и несмело
Луч возникает за лучом,
А небо так еще всецело
Ночным сияет торжеством.
Но не пройдет двух-трех мгновений,
Ночь испарится над землей,
И в полном блеске проявлений
Вдруг нас охватит мир дневной…

ФЕДОР ТЮТЧЕВ, "Декабрьское утро"

[ANNI]

Эрмитажу — 260

. . . . . . . . . . . . .
И жить ещё надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На жилистых руках.
1965
Александр Городницкий



Какое чудо — вечерний, зимний Эрмитаж ...
Время останавливается.
Настроение было
изумрудное

Перечитывала накануне поэму "Зофья"
Иосифа Бродского.

"Безмерно обожая изумруд".
Эта строчка в названии
выставки.

[Окс4]

Анечка!
(Кликните, чтобы почитать, что спрятано под катом)...

и расположенному экспонатом палантину "Таинство цветов" )))

[Окс4]

Андрей Вознесенский
ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА

Лик Ваш серебряный,
как алебарда.
Жесты легки.
В Вашей гостинице аляповатой
в банке спрессованы васильки.

Милый!
Вот что Вы действительно
любите!
С Витебска ими раним и любим.
Дикорастущие сорные тюбики
С дьявольски
выдавленным
голубым!

Сирый цветок из породы
репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала,
Загадка Шагала –
рупь у Савеловского вокзала!

Это росло у Бориса и Глеба
в хохоте нэпа и чебурек
Во поле хлеба –
чуточку неба.
Небом единым жив человек.
Их витражей голубые
зазубрины –
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо,
но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.

В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте,
идя на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек.

Как занесло васильковое семя
на Елисейские, на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера!

В век ширпотреба нет его, неба.
Доля художников
хуже калек.
Давать им сребреники нелепо –
небом единым жив человек.

Ваши холсты из
фашистского бреда
от изуверов свершали побег.
Свернуто в трубку
запретное небо,
но только небом жив человек.
Не протрубили трубы господни
над катастрофою
мировой –
в трубочку
свернутые
полотна
воют архангельскою трубой!
Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят
васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их,
сорняки.
С поезда выйдешь –
как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь – все не уйдешь…
Выйдешь ли вечером –
будто захварываешь,
во поле углические зрачки.
Ах, Марк Захарович,
Ах, Марк Захарович,
все васильки, все васильки…

Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо
синий завет –
Небом Единым Жив Человек.
1973


ПЕСНЯ АКЫНА

Не славы и не коровы,
не шаткой короны земной -
пошли мне, Господь, второго,-
чтоб вытянул петь со мной!

Прошу не любви ворованной,
не денег, не орденов -
пошли мне, Господь, второго,
чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!

Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок.
Из раненных губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.

Прости ему. Пусть до гроба
одиночеством окружен.
Пошли ему, Бог, второго -
такого, как я и он.
1971

[sibirka]

Освещена последняя сосна.
Под нею темный кряж пушится.
Сейчас погаснет и она.
День конченый — не повторится.

День кончился. Что было в нём?
Не знаю, пролетел, как птица.
Он был обыкновенным днём,
А всё-таки — не повторится.

ЗИНАИДА ГИППИУС,

[Листва]

Это для внутренней ссылки на галерею Ольшевской

Владимир Маяковский
Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче
(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
(Кликните, чтобы почитать, что спрятано под катом)...

была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы —
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце а́ло.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
довольно шляться в пекло!»
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут — не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»
Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!»
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать —
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
«Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи́ гони,
гони, поэт, варенье!»
Слеза из глаз у самого —
жара с ума сводила,
но я ему —
на самовар:
«Ну что ж,
садись, светило!»
Черт дернул дерзости мои
орать ему, —
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь — не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, —
и степенность
забыв,
сижу, разговорясь
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
«Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко?
— Поди, попробуй! —
А вот идешь —
взялось идти,
идешь — и светишь в оба!»
Болтали так до темноты —
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На «ты»
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
«Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты — свое,
стихами».
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма —
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг — я
во всю светаю мочь —
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить —
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой —
и солнца!

[1920]

[ANNI]

* * *

Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.

Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледенелая река.

Я вспомнил, грустно-молчалив,
Как в тех странах, где солнце греет,
Теперь на солнце пламенеет
Роскошный Генуи залив...

О Север, Север-чародей,
Иль я тобою околдован?
Иль в самом деле я прикован
К гранитной полосе твоей?

О, если б мимолетный дух,
Во мгле вечерней тихо вея,
Меня унес скорей, скорее
Туда, туда, на теплый Юг...

Ф. Тютчев


закат солнца — 15.54

[Окс4]

Да, день увеличился
и снег посетил и нас

Любовь Ершова

ИНЕЙ

Руки нежные, холодные
Обвязали сад гипюром,
Загасили искры водные
Белым, цепким абажуром.

Бархатистыми помпонами
Обстрочился край забора,
И под снежными попонами
Скамьи спрятаны от взора.
Пряжей трепаной бумажною
Виснут нити телефона,
Осыпает галка важная
Бусы с горестного клена.

Сердце тихое, бесстрастное,
Ты, как сад, оделось в иней,
Неживое, но прекрасное —
Грот лучисто-льдистых линий.
1906


К СНЕГУ

Бабочки, бабочки белые
К нам с поднебесья летят!
Сколько поймать уж успела я.
Вот – на ладони сидят.

Тихие, легкие, вольные…
Легче не видано крыл!
Верно, им сделала больно я:
Вот уж и след их простыл…

Руки расставивши, снова я
Их стерегу над собой.
Вьются всё новые, новые
В кудрях, у плеч, над губой!

Что ж их поймать не сумела я?
Что ж я упала без сил?
Бьют меня бабочки белые —
Сотни серебряных крыл…
1911

[ANNI]

Давид Самойлов

Названья зим

У зим бывают имена.
Одна из них звалась Наталья.
И было в ней мерцанье, тайна,
И холод, и голубизна.

Еленою звалась зима,
И Марфою, и Катериной.
И я порою зимней, длинной
Влюблялся и сходил с ума.

И были дни, и падал снег,
Как тёплый пух зимы туманной...
А эту зиму звали Анной.
Она была прекрасней всех.
15 января 1965

* * *
Зимние птицы

Задувает снегодуй,
Завевает вьюговей,
Запевает свистопляс —
Ледовитый соловей.

Воет, воет — вью да вью! —
Вьюга, как пустой горшок.
Подпевает соловью
Снеговитый петушок.

Режет так, что прячь лицо,
Но такая благодать!..
Вьюга катит колесо,
А куда — не угадать.
Зима 1968—1969?

* * *
Ах, наверное, Анна Андревна,
Вы вовсе не правы.
Не из сора родятся стихи,
А из горькой отравы,
А из горькой и жгучей,
Которая корчит и травит.
И погубит.
И только травинку
Для строчки оставит.
12 июля 1985

[Oreshka]

Этих снежинок
смесь.
Этого снега
прах.
Как запоздалая месть
летнему
буйству
трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное
крыло.
Белого небытия
множественное число...
Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе
себя разъяв,
стать на земле
собой.
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.
Этого снега
зов.
Медленной чередой
падающие из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
зимы.

Роберт Рождественский.

[Branchette]

Рождественское

В яслях спал на свежем сене
Тихий крошечный Христос.
Месяц, вынырнув из тени,
Гладил лен Его волос…
Бык дохнул в лицо Младенца
И, соломою шурша,
На упругое коленце
Засмотрелся, чуть дыша.
Воробьи сквозь жерди крыши
К яслям хлынули гурьбой,
А бычок, прижавшись к нише,
Одеяльце мял губой.
Пес, прокравшись к теплой ножке,
Полизал ее тайком.
Всех уютней было кошке
В яслях греть Дитя бочком…
Присмиревший белый козлик
На чело Его дышал,
Только глупый серый ослик
Всех беспомощно толкал:
«Посмотреть бы на Ребенка
Хоть минуточку и мне!»
И заплакал звонко-звонко
В предрассветной тишине…
А Христос, раскрывши глазки,
Вдруг раздвинул круг зверей
И с улыбкой, полной ласки,
Прошептал: «Смотри скорей!..»

1920 г.

САША ЧЕРНЫЙ

[sibirka]

Декабрь уже прожит. Январь уже начат.
И время итожить просчёты-удачи.
Но я не считаю, и я не итожу,
Лишь радостно знаю: декабрь уже прожит!

Декабрьские сводки — они уже смяты,
День самый короткий — давно и когда-то.
И ночь без рассвета — уже миновала,
И злые секреты — за пик-перевалом!

Над лесом алеет заря-заряница,
Ах, не заболеть бы да не залениться!
Всё можно наладить, всё можно устроить:
Декабрь уже сзади — что многого стоит!

Он все рассекретил: голо, как на блюдце…
Ах, не пожалеть бы да не оглянуться!

Ольга Фокина