Любимые стихи

[Oreshka]

Оксанчик, дорогой , спасибо за Молитву Аполлона Григорьева . Коротки слова в ней, да глУбок смысл. Поэты наши проводники, мы это точно знаем!

[Окс4]

Любушка! согласна очень!
а сколько волнующих строк; гулко стучит сердце и вдруг замирает резко - повиснув на тонкой ниточке...


Катюша! да, мы такие!))

СЕАНС «ДЖОКОНДЫ»


...В ее улыбке –
Дрема и топи.
Полуотказ жить на Земле...

1924
Ольга Мочалова

УРОКИ АНГЛИЙСКОГО

Когда случилось петь Дездемоне,-
А жить так мало оставалось,-
Не по любви, своей звезде, она -
По иве, иве разрыдалась.

Когда случилось петь Дездемоне
И голос завела, крепясь,
Про черный день чернейший демон ей
Псалом плакучих русл припас.

Когда случилось петь Офелии,-
А жить так мало оставалось,-
Всю сушь души взмело и свеяло,
Как в бурю стебли с сеновала.

Когда случилось петь Офелии,-
А горечь слез осточертела,-
С какими канула трофеями?
С охапкой верб и чистотела.

Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу,
Входили, с сердца замираньем,
В бассейн вселенной, стан свой любящий
Обдать и оглушить мирами.
Лето 1917
Борис Пастернак


* * *

Люби меня. Я тьма кромешная.
Слепая, путаная, грешная.
Но ведь кому, как не тебе,
Любить меня? Судьба к судьбе.

Гляди, как в темпом небе звезды
Вдруг проступают. Так же просто
Люби меня, люби меня,
Как любит ночь сиянье дня.

Тебе и выбора-то нет:
Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.
1940
Мария Петровых


гениальная из гениальных -
Варвара Монина

ДОЖДЬ ИДЁТ

Безлюдье. Безмолвье. Ночь. Век.
Движется – что – площадью?
Шопот – шопот и шелк по крепкой листве.
Неизъяснимое! Счастье! Дождь идет!

Ах, если б так близко, до нитки, скажи –
Дышать в серьгах закипающих!
Нет, так волновать, так ворожить
Мог – кто? Никто. Никогда еще.

Дождь, дождь! Ты вся в монистах его,
В колечках, в бусинках, в бусах,
Любуйся, любуся! Неистовством
Жизни любуйся, любуся!
1925

[Окс4]

СЛОВА ДЛЯ РОМАНСА № 2

Чего их жалеть — это только слова!
Их просто грамматика вместе свела,
в случайную кучу свалила.
Какая-то женщина к ним подошла,
нечаянной спичкой слова подожгла,
случайно спалила.
И этим мгновенным, но сильным огнём
душа озарилась. Не то что как днём —
как ночью, но стало судьбою,
что выросла тень моя и, шевелясь,
легла на деревьев ветвистую вязь,
на тучи, на звёзды, пока не слилась
со тьмою.

1974-1976
Лев Лифшиц

[Галlина]

Оксана,
спасибо за стихи!

..."И этим мгновенным, но сильным огнём
душа озарилась..."

[ANNI]

Первый букет гладиолусов.
В утреннем небе шум электрички
рисует август.
Следующая
остановка —
осень.

***

СНИМОК

На пляже в полдень лиловатый,
В морском каникульном раю
снимал купальщик полосатый
свою счастливую семью.

И замирает мальчик голый,
и улыбается жена,
в горячий свет, в песок веселый,
как в серебро, погружена.

И полосатым человеком
направлен в солнечный песок,
мигнул и щелкнул черным веком
фотографический глазок.

Запечатлела эта пленка
все, что могла она поймать:
оцепеневшего ребенка,
его сияющую мать,

и ведерцо, и две лопаты,
и в стороне песчаный скат.
И я, случайный соглядатай,
на заднем плане тоже снят.

Зимой в неведомом мне доме
покажут бабушке альбом,
и будет снимок в том альбоме,
и буду я на снимке том:

мой облик меж людьми чужими,
Один мой августовский день,
моя незнаемая ими,
вотще украденная тень.

1927, Бинц

В. Набоков

[Окс4]

Первый букет гладиолусов.
В утреннем небе шум электрички
рисует август.
Следующая
остановка —
осень.

Галиночка, Анечка, с августом!
подсолнечный букет

СНИМОК

...Один мой августовский день,
моя незнаемая ими,
вотще украденная тень.

1927, Бинц
В. Набоков

Обратные переводы
Перевод с английского и вступительное слово Людмилы Херсонской
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2009

Владимир Набоков
ОБРАТНЫЕ ПЕРЕВОДЫ


ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Пожалуй, никто не понимал трагическую непереводимость русских стихов на английский язык, как подлинно двуязычный поэт и писатель – Владимир Набоков. Отчаявшись перевести “Евгения Онегина”, он представил англоязычному читателю прозаический перевод, снабженный подробнейшим комментарием. По словам самого Набокова, ради точности он “пожертвовал всем: красотой, благозвучием, ясностью, хорошим вкусом, нормами современного словоупотребления, и даже правилами грамматики”. А затем написал два стихотворения на английском языке “К переводу Евгения Онегина”. Написал онегинской строфой и отомстил переводческому тупику. Так можно отомстить только самому себе.

Английские стихи Набокова почти так же непереводимы на русский. Автор сделал для этого все возможное – просчитал, просинкопировал, вдоволь поиграл английскими созвучиями и сосмыслиями. В приводимом (переводимом) ниже стихотворении “Вечер русской поэзии” он дает неуклюжие транскрипции особенно невыносимых для американского уха российских слов….





ВЕЧЕР РУССКОЙ ПОЭЗИИ
…похоже, это наилучший поезд. Мисс Этель Винтер с кафедры английского языка встретит Вас на станции и…
Из письма, адресованного приезжему лектору


Предмет, что выбран для беседы, тонок,
витает всюду: круче берега
базальтовые стали, и река
вновь говорит по-русски, как ребенок
сквозь сон, скороговоркой, наугад.
Мой маленький помощник, слайд проворно
вставляй в фонарь волшебный и лучом
на весь экран высвечивай, повторно,
мое ли имя, иль иной фантом
славянский. Что ж, благодарю покорно.

Свой алфавит под клекот журавлиный
грек на холмах, коль вспомнишь ты, писал;
и стрелы то в закат, то в ночь метал.
А наше небо, запах древесины
и меда вкус перекроили дивно
и стрелы, и заимствованных птах.
Что, Сильвия?

“Зачем же о словах
мы говорим? Ведь знание важнее”.

Затем, что звук слит с формой, – вот идея.
Все неразрывно: жидкость и сосуд,
и мед, и вереск. Радуга есть суть
всех линий, и земля кругла, и с нею
сам русский стих, и звучность русских гласных
подобна писанкам, цветкам атласным,
в которых золотистый шмель жужжит,
ракушкам, в чьих устах прибой шумит.
Еще вопрос?

“Закон просодий ваших?”

Что ж, Эмми, наш пентаметр для вас
звучит, как ямб хромой, едва продравший,
а может, так и не продравший глаз
от снов, где важно властвовал пиррихий.
Закрой глаза. Мелодия растет,
и длинно слово среднее; вот стих, и
диковинной змеей ползет он; вот
удар, ты слышишь тень другого, бьет
в гонг третий. И четвертый вздрогнет тихо.

Все это создает чудесный фон,
неспешно раскрываясь, как бутон
в какой-то фильме, где сюжет не нов.

Но рифма – день рождения стихов.
Есть в русском языке, как и в любом
другом, ты знаешь, близнецы. В альбом
тебе всегда срифмуют кровь с любовью,
природу со свободой, с голью – боль,
рифмуют человечный – вечный, боле
того – с печалью даль, луну – с чем хошь.
На жизнь и смерть ты рифмы не найдешь.

Я ржанье существительных своих
гнедых за океаном слышу; шорох
причастий, вниз спускающихся, их
шаги, их поступь мягкую сквозь ворох
листвы, как шлейф волочащейся; ili,
глаголом обтекаемое. Ночи
Алтая, заводь звуков с “и” для лилий.
Бокала звон, который погубила
ладонь, его накрывшая средь прочих.

“Деревья? Звери? Ваш любимый камень?”

Береза, Синтия. Сосна, Джоанна.
Как гусеница там, на высоте,
мое качалось сердце на листе,
давно засохшем, но висевшем сносно.
На цыпочках, как ветер ей велел,
стоит березка стройная. И в соснах
закат горит, как уголья в золе.

А в прозе среди всех зверей порой
лопочет птица бардов – гость ночной.
чье горло, подражая звукам клейким,
журчит, свистит, поет в глуши лесной –
ну, все равно что призрак или флейта.
Эпитетов граненых не сыскать.
Не нам владеть рубинами вселенной.
Разделены и грань, и блеск, пока
сокровища сокрыты наши. В ночь
ненастную, все ювелиры, прочь!

Спина, как Аргус. Я опасность чую.
Ползут за мною тени по пятам.
По только что написанным кочуют
страницам, оставляя кляксы всуе,
читая в лупу их то здесь, то там.
А в сумерки под окна моей спальни
являются устало, молча ждут
под дверью, и звонками будят память,
и убегают, когда день на сани
садится, отправляясь в зыбкий путь.

Как быстро протекает время. Мнится,
что Пушкин, расстегнувши воротник
дорожного плаща, в карете мчится,
подремывая, мимо вереницы
бесформенно желтеющих rakeet –
кусты у нас такие. Песню тянет
ямщик, и запах трав вдыхает грудь.
И длится небо над землей бескрайней,
и бесконечна песнь, и долог путь.
И вдруг синкопа, тихий всхлип (Некрасов!).
Одышку тянут слоги за собой.
Навязчиво повторны и ненастны,
иным они милей, чем стих любой.
Влюбленных пара говорит о жизни,
о счастии в растрепанном саду,
где под луной значительней, чем в жизни,
и дерева, и их сердца в саду.

Страсть расширять понятия присуща
поэзии всей нашей. Чудеса
мутации вещей меняют сущность –
крот обернется птицей в небесах.
Но, преданные символам ненужным,
с попутчицей – наивною тропой
для ног босых, дороги наши дружно
к молчанью ссылки нас ведут порой.

Не позволяет время завершить
сей сказ неповторимый – neighuklúzhe,
Nevynossímo – надо уходить.

Что я сказал? Дыханье затая,
с укрытой в шляпе птицею слепой
беседу вел я и кропил поля
желтком ее яиц, разбитых для
забавы пальцев.

В заключенье тут же
напомню: тени следуют за мной.
Пространство распадается. Укоры
щедротам скудным памяти. Так вот,
в одном местечке пыльном в графстве Мора,
(где на холме унылое растет
мескитовое дерево), а также
в Вирджинии (где теплой пеленой
дождь сад укрыл и спрятал кустик каждый)
запахло вдруг родимой стороной.
Сквозь сон малыш – послышалось тогда же –
забормотал по-русски, что – не важно.

Свои пожитки бедные упрячет
волшебник – ящик, с дном двойным стихи,
цветной платок, канат, волшебный мячик.
И ты почти раскроешь пасс случайный,
но все же фокус остается тайной.
Чек на конверте подан. Взмах руки.

“А как по-русски “разговор прекрасен”?”
““Спокойной ночи” как?”

Ну вот, смотри:
Bessónnitza, tvoy vzor oonýl i stráshen;
Lubóv moyá, otstóopnika prostée.